Пуля была особенная, разрывная, с раскрывающимися лепестками. Внутри – эссенция трупного яда. Достаточно, чтобы в кровь попала хоть малая частица, и любое, даже легкое ранение станет смертельным.

Все было готово. В первое утро комиссар подошел слева. Во второе тоже. Ахимас не подгонял время – он знал, что завтра или послезавтра занавески отдернутся справа, и тогда он спустит курок.

Но комиссара словно подменили. С того самого дня, как был установлен прицел, он шесть дней подряд раздвигал шторы не справа, а слева.

Ахимас решил, что у объекта выработалась рутина, и переместил прицел на шесть дюймов левее центра. Так на седьмое утро комиссар подошел справа! И на восьмое, и на девятое.

Тогда Ахимас понял, что в игре со слепым случаем главное – не суетиться. Он терпеливо ждал. На одиннадцатое утро комиссар подошел, откуда нужно, и работа была сделана.

Вот и на прошлое Рождество, на семнадцатый раз, когда ставка поднялась до шестидесяти пяти тысяч, шарик, наконец, попал куда нужно, и Ахимасу отсчитали без малого двести тысяч. Это окупило все проигранные ставки, и еще немного осталось в плюсе.

То сентябрьское утро 1872 года начиналось как обычно. Ахимас позавтракал вдвоем с Азалией. Это была тонкая, гибкая китаянка с удивительным, похожим на хрустальный колокольчик голосом. На самом деле звали ее как-то по-другому, но по-китайски имя значило «Азалия» – это сообщили из агентства. Ее прислали Ахимасу на пробу, как образец восточного товара, который совсем недавно начал поступать на европейский рынок. Цена была вполовину меньше обычной, а если бы мсье Вельде захотел вернуть девушку раньше срока, деньги были бы ему возвращены. В обмен на столь льготные условия агентство просило знатока и постоянного клиента дать свое авторитетное заключение как о способностях Азалии, так и о перспективах желтого товара в целом.

Ахимас был склонен дать самую высшую оценку. По утрам, когда Азалия напевала, сидя перед венецианским зеркалом, в груди у Ахимаса что-то сжималось, и это ему не нравилось. Китаянка была слишком хороша. Вдруг привыкнешь и не захочется расставаться? Он уже решил, что отправит ее раньше срока. Но денег назад не потребует и даст отличную рекомендацию, чтобы не испортить девушке карьеру.

В два пятнадцать, по всегдашнему обыкновению, Ахимас вошел в воксал. Он был в пиджаке цвета какао с молоком, клетчатых панталонах и желтых перчатках. Навстречу завсегдатаю бросились служители, взяли тросточку и цилиндр. К герру Вельде в игорных домах Рулетенбурга привыкли. Поначалу воспринимали его манеру игры как неизбежное зло, а потом заметили, что постоянное удвоение ставок, практикуемое немногословным блондином с холодными светлыми глазами, распаляет азарт у соседей по столу. И Ахимас стал в игорных заведениях дорогим гостем.

Он выпил свой обычный кофе с ликером, просмотрел газеты. Англия и Россия не могли договориться по поводу таможенных пошлин. Франция задерживала выплату репараций, в связи с чем Бисмарк направил в Париж угрожающую ноту. В Бельгии вот-вот начнется процесс над Брюссельским Крысоловом.

Выкурив сигару, Ахимас подошел к столу № 12, где шла игра по крупной.

Играли трое, и какой-то седой господин просто сидел, нервно щелкал крышкой золотых часов. Увидев Ахимаса, так и впился глазами. Опыт и чутье подсказали: клиент. Пришел неслучайно, дожидается. Но Ахимас не подал виду – пусть подойдет сам.

Через восемь с половиной минут определилась треть – третья, с 24 до 36. Поставил фридрихсдор. Выиграл три. Седой все смотрел, лицо у него было бледное. Ахимас подождал еще одиннадцать минут, пока не обозначился следующий сектор. Поставил золотой на первую треть, с 1 до 12. Выпало 13. Во второй раз поставил два золотых. Выпало зеро. Поставил четыре золотых. Выпало 8. Выигрыш 12 фридрихсдоров. Пять золотых в плюсе. Все шло нормально, без неожиданностей.

Тут седой, наконец, встал. Подошел, вполголоса осведомился: «Господин Вельде?» Ахимас кивнул, продолжая следить за вращением колеса. «Я к вам по рекомендации барона де…» (седой назвал имя брюссельского посредника). Он волновался все больше. Шепотом пояснил: «У меня к вам очень важное дело…» «Не угодно ли прогуляться?» – перебил Ахимас, убирая золотые в портмоне.

Седой господин оказался Леоном Фехтелем, владельцем известного на всю Европу бельгийского банкирского дома «Фехтель и Фехтель». У банкира была серьезная проблема. «Читали ли вы о Брюссельском Крысолове?» – спросил он, когда они сели в парке на скамейку.

Все газеты писали о том, что наконец-то схвачен маньяк, похищавший маленьких девочек. В «Пти-паризьен» было напечатано, что полиция арестовала «г-на Ф.», владельца загородной виллы под Брюсселем. Садовник донес, что слышал ночью доносившиеся из подвала приглушенные детские стоны. Полиция тайно проникла в дом, провела обыск и обнаружила в подвале потайную дверь, а за ней такое, что, по утверждению газеты, «бумага не вынесла бы описания этой чудовищной картины». Картина, тем не менее, была обрисована уже в следующем абзаце, причем со всеми подробностями. В дубовых бочках полиция нашла маринованные части тел семи из девочек, пропавших в Брюсселе и его окрестностях за последние два года. Один труп был совсем свежий, со следами неописуемых истязаний. Всего за последние годы бесследно исчезли четырнадцать девочек в возрасте от шести до тринадцати лет. Несколько раз видели, как прилично одетый господин с густыми черными бакенбардами сажает в свой экипаж маленьких торговок цветами и папиросами. Один раз свидетель слышал, как человек с бакенбардами уговаривал 11-летнюю цветочницу Люсиль Лану отвезти к нему домой всю корзину, обещая за это показать ей механическое пианино, которое само играет чудесные мелодии. После того случая газеты перестали звать монстра «Синей Бородой» и окрестили «Брюссельским крысоловом», по аналогии со сказочным Крысоловом, заманивавшим детей звуками волшебной музыки.

Про арестованного г-на Ф. сообщалось, что это человек из высшего общества, представитель золотой молодежи. У него, действительно, были густые черные бакенбарды, а на вилле имелось механическое пианино. Мотив преступлений ясен, писала «Ивнинг стандард» – извращенное сладострастие в духе маркиза де Сада.

Дата и место судебного процесса уже определились: 24 сентября в городке Мерлен, расположенном в получасе езды от бельгийской столицы.

«Я читал про Брюссельского Крысолова», – сказал Ахимас и взглядом поторопил надолго замолчавшего собеседника. Тот, ломая усыпанные перстнями пухлые руки, воскликнул: «Г-н Ф. – это мой единственный сын Пьер Фехтель! Его ждет эшафот! Спасите его!»

«Вас неверно информировали о роде моей деятельности. Я не спасаю жизнь, я отнимаю ее», – улыбнулся тонкими губами Ахимас. Банкир горячо зашептал: «Мне сказали, что вы творите чудеса. Что, если не возьметесь вы – значит, надежды нет. Умоляю вас. Я заплачу. Я очень богатый человек, господин Вельде, очень».

Ахимас после паузы спросил: «Вы уверены, что вам нужен такой сын?» Фехтель-старший ответил без колебаний, было видно, что этот вопрос он уже задавал себе сам: «Другого сына у меня нет и не будет. Он всегда был непутевым мальчиком, но душа у него добрая. Если мне удастся вызволить его из этой истории, он получит урок на всю жизнь. Я виделся с ним в тюрьме. Он так напуган!»

Тогда Ахимас попросил рассказать о предстоящем процессе.

«Непутевого» наследника должны были защищать два самых дорогих адвоката. Линия защиты строилась на доказательстве невменяемости обвиняемого. Однако, по словам банкира, шансов на благоприятный вердикт медицинских экспертов мало – они так ожесточены против мальчика, что даже не согласились на «беспрецедентно высокий гонорар». Последнее обстоятельство, кажется, потрясло господина Фехтеля-старшего больше всего.

В первый день процесса адвокаты должны были объявить, признает ли их подзащитный себя виновным. Если да – приговор вынесет судья; если нет – решение будут принимать присяжные. В случае, если психиатрическая экспертиза сочтет Пьера Фехтеля ответственным за свои поступки, защитники рекомендовали пойти по первому пути.